Эдвин

Эдвин был одним из самых красивых и породных тракенов, которых мне доводилось видеть.
Представьте себе рослого, пропорционального, широкогрудого, но в то же время изящного жеребца, с длинной фактурной шеей и аккуратной, арабизированной головой, с широким лбом, аккуратными ушами и выразительными умными глазами. Игривого, веселого, заводного.
Темно-гнедую «с искрой» масть эффектно оттеняла прерывистая проточина и четыре белых носка. И быть ему лучшим двухлеткой в ставке, если бы одну из безупречных сухих ног не уродовал непонятного происхождения отек.
Эдвин то хромал, то переставал, рентген ничего не показывал, на боль жеребец вроде бы не жаловался, но отек с каждым месяцем все увеличивался.
Саша привел меня к Эдвину поздно вечером, когда на конзаводе кроме ночных конюхов уже никого не было.
Блаженное время!
Проходы чисто выметены, людей нет совсем, восхитительно пахнет сеном, а тишину нарушает только равномерное движение двух сотен челюстей. В это время можно ходить по всем отделениям – гладить пугливых мохнатых годовичков, в который раз восхищаться титулованными производителями, прикидывать, кого из двухлеток можно купить и что из них в последствии вырастет.

Эдвин восхитил меня своей элегантной мощью, красотой и совершенством пропорций.
-- Нравится? – спросил Саша.
-- Очень. Но мне такая лошадь не по карману.
-- Ну, это мы еще посмотрим. Видишь его ногу?
На распухшую ниже скакательного сустава ногу в полутьме денника я сразу внимания не обратила, и потому искренне расстроилась:
-- Надо же, а такой конь чудесный…
-- Это лечится, -- сказал Саша, -- Я в своей практике с таким сталкивался, и на 99% уверен, что справится с этой бедой можно быстро и дешево.
-- Так скажите им! – не поняла, к чему клонит Саша, я.
-- А зачем? Он у них уже больше стоИт, чем работает. Через пару недель нога совсем поплывет, как лечить они знают, вот и отдадут за столько, сколько предложат.
-- Это неправильно.
-- Правильно.
-- Неправильно.
-- Ну, можешь не ждать две недели, предложи им тысячу сейчас, и начнем лечить.
Я так и сделала. Руководство конзавода сначала сомневалось, не без основания видя в желании купить хромую лошадь подвох, потом, не смотря на то, что коню становилось хуже, отказалось его продавать.

Когда стало ясно, что купить лошадь не получится, Саша подошел к работающему Эдвина берейтору, дал приготовленную собственноручно мазь и написанный от руки график работы.
Через 14 дней ногу прорвало, оттуда вытекло около двух стаканов гноя, и отек спал. Эдвин повеселел, хромать перестал.
Саша по этому поводу немного и абсолютно неискренне посокрушался – мол, надо было их тогда дожимать, а то сейчас опять пустят на самотек и лечение до конца не доведут. И… Мы переехали с конзавода...
… На прошлых выходных, спустя несколько месяцев после описанных событий, я вновь увидела Эдвина. С нового года он стал трехлеткой и своим ростом и статями заметно выделяется среди одногодок. Отдают его сейчас действительно за любые деньги, но никто не берет, так как нога выглядит просто кошмарно – запекшаяся корка гноя и грязи при движении начинает кровоточить и уже через пять минут рыси конь начинает скакать на трех ногах. Его и не лечат, и не работают. Шерсть, раньше такая ухоженная и блестящая, потускнела, от игривой веселости не осталось и следа…

… Я часто задаю себе вопрос: что было бы, если бы тогда я купила этого коня? Кто виноват, что так успешно начатое лечение не принесло эффекта? Недосмотр? Равнодушие? Судьба?
Раньше мне казалось, что вылечить можно все – надо только очень-очень захотеть, вложить время и деньги, и чудо случится.
Теперь я точно знаю – не все и не всегда. И нет ничего хуже, чем смотреть, как страдает от хронического недуга твоя самая-самая лошадь. Как это страшно – смотреть на прогноз погоды и думать, что любое его изменение может спровоцировать осложнение, приступ, усилить боль.
В принципе, случай Эдвина не безнадежен. «Спортивные нагрузки нести не будет, но катать по полям-лесам – запросто. Особенно если забрать и начать лечить прямо сейчас» -- сказала одна из конзаводских врачей.
Я ей не поверила. Погладила Эдвина по красивой и умной морде, скормила всю принесенную морковку и … поехала домой.