Вена

Любить эту лошадь было сложно. Грузная, некрасивая, с большой головой и толстой шеей, она кроме неприглядного экстерьера обладала злым и подлым нравом. Робких и неуверенных в себе всадников из денника вытесняла, не стеснялась пускать вход зубы и копыта. Силу и опыт, правда, уважала -- подчинялась. Но при этом не забывала яростно скрипеть зубами и угрожающе прижимать уши.
Чтобы дополнить портрет, скажу, что и под верхом Вена была также наредкость неудобна: трясущая, «деревянная», непредсказуемая. С ней все время надо было быть начеку. Она могла резко, без всякого предупреждения рывком задрать голову и ударить всадника по лицу. Могла яростно начать сопротивляться и вырывать повод. Могла вдруг начать несильно, но как-то очень неудобно и профессионально подкидывать задом, не забывая при этом извиваться и прыгать из стороны в сторону.

Саша иначе как «мясом» Вену не называл. И считал, что возиться с ней смысла нет. И начинать не стоило. А мне было интересно. Потому что с такой лошадью, как Вена, я столкнулась впервые.

Хозяин у Вены был человеком неоднозначным. Давным-давно, пожалев больную, с разбитыми ногами и сбитой до мясо холкой кобылу, он выкупил ее из проката. Вылечил. Поставил на хорошую конюшню. И – забыл. То есть деньги и за постой, и за работу лошади платил исправно. Но сам приезжал крайне редко и ситуацию на конюшне никак не контролировал.

Нанятый тренер сначала брал Вену. Потом начал поручать это своим девочкам и просто наблюдал за тренировкой. А потом и вовсе махнул рукой и бросил все на самотек.
Девочкам возиться со сложной и не слишком отзывчивой на ласку лошадью тоже было лень, и Вена стала неделями простаивать в деннике.
В прочем, когда пришло лето – самый что ни на есть прокатный сезон – частную лошадь уже упомянутые девочки начали без ведома тренера и хозяина давать под прокат. И гладя как-то, как неразмятая, задыхающаяся, мокрая от ужаса и боли лошадь под стокилограммовым мужиком-прокатчиком бичами загоняется на препятствие, я не выдержала и позвонила хозяину.

Вышел скандал. В результате которого и тренер, и вся его учебная группа перестали со мной здороваться. А Вена осталась без берейтора.
И промаявшись в раздумьях недели две, я забрала ее в работу себе. Без платы, без каких-то далеко идущих целей. И без одобрения Саши, своего тренера.

И мы начали работать.

Первый месяц – преимущественно на корде. Потом в седле.
Сидеть на Вене было страшно и неудобно. Но именно на ней я научилась мягко и в то же самое время настойчиво работать рукой. На ней перестала на прыжках вылазить вперед – ибо в этом случае лошадь тут же теряла равновесие и звонко разбивала ногами препятствие. На ней отточила реакцию и внимательность, и получив пар раз лошадиным затылком по лицу, стала сидеть в седле очень ровно и глубоко.

Но даже научившись под верхом управляться с Веной, на земле наладить с ней отношения я никак не могла. Стоило мне зайти в денник, как Вена скалилась, щелкала зубами, поворачивалась задом – всем своим видом показывала, что кто-то из нас двоих здесь лишний. Гулять она, в прочем, тоже не любила. Из левады выбиралась виртуозно, и грузным галопом летела в денник. Пастись больше 10 минут не хотела, и все норовила развернуться в сторону конюшни. На почухивания-поглаживания огрызалась. Словом, замкнутый круг получался.

Саша над моими попытками посмеивался и помогать не спешил. И говорил, что лошадь, агрессивно настроенную к человеку, перевоспитывать не стоит. И уж тем более не стоит вкладывать в нее столько усилий. И не потому, что Вена ни статью, ни талантами, ни породой похвастать не может. А потому -- что она опасна. И лучшее для нее применение – украсить собой чей-нибудь стол в виде сервелата.

Разрешилась эта дилемма самым неожиданным образом. Однажды в деннике Вены я обнаружила незнакомого мне молодого человека. Выслушав мою отповедь о том, что нечего по денникам частных лошадей шастать, он извинился и сказал, что договорился с хозяином и взял Вену в аренду.

Обидевшись (на хозяина, мог бы и предупредить) и вздохнув одновременно с облегчением, я перестала общаться с Веной. С ее арендатором мы приезжали в разное время, хотя, судя по заклейкам, брал он ее каждый день. И столкнувшись в манеже через месяц, я была поражена переменам, произошедшим с лошадью.

Вена бежала по стенке пластичной, ровной и, очевидно, очень мягкой и удобной рысью. Голову свою несла спокойно и горделиво, не мотая ей, и не пытаясь прыгнуть в сторону, когда всадник перекладывал поводья. Она как-то помолодела, похорошела, смотрела не угрюмо, а с какой-то ласковой нежностью.
А сидящий с верху парень, то и дело с искренней любовью трепал лошадь по мощной, некрасивой шее.
Сидел он не слишком хорошо, да и Вена не стала вдруг красавицей. Но наблюдать за ними было одно удовольствие.

И я наблюдала. И думала о том, что так не бывает. Что лошадь, хотя и чувствует отношение к себе, не может, не должна так быстро и так безоговорочно отвечать на искреннюю к себе симпатию. Было немножко неприятно, что у меня не получилось. И очень радостно, что Саша ошибся. И что хороша может быть Вена не только в виде сервелата.